Масоны - Страница 40

- Я, право, не знаю! - сказала она. - Согласится ли на это Муза.

- Позовите Музу!.. Мы ее спросим! - командовал Егор Егорыч: у него образовался целый план в голове, каким образом устроить всю эту несчастную семью.

Сусанна сходила за сестрой, которая пришла, но с лицом недовольным: Музе досадно было, что ее прервали на лучшем месте творимой ею фантазии.

Марфин начал чисто ораторствовать, красноречиво доказывая, что обеим сестрам, как девушкам молодым, нет никакого повода и причины оставаться в губернском городе, тем более, что они, нежно любя мать свою, конечно, скучают и страдают, чему доказательством служит даже лицо Сусанны, а потому он желает их свезти в Москву и поселить там.

Все эти слова Егора Егорыча Сусанна слушала, трепеща от восторга, но Муза - нет, по той причине, что, по отъезде матери и сестры, ей оказалось весьма удобным жить в большом и почти пустынном доме и разыгрывать свои фантазии, тогда как понятно, что в Москве у них будут небольшие комнаты, да, пожалуй, и фортепьяно-то не окажется.

- Нет, я не поеду!.. Мамаша желала, чтобы мы здесь остались, и я останусь! - произнесла она решительно: как натура артистическая, Муза была до некоторой степени эгоистка и искусство свое ставила превыше всех отношений к самым близким ей людям.

Марфин потер себе лоб и, любя снисходить ко всем пожеланиям людей и догадываясь, что Сусанне очень хочется ехать к матери, а Музе нет, что было для Егора Егорыча непонятно и досадно, он, однако, быстро решил:

- Вы, Муза, оставайтесь здесь с вашей старушкой-монахиней, а вы, Сусанна Николаевна, поедемте со мной.

- Хорошо! - ответила последняя, более не раздумывая.

- Итак, завтра поутру я заеду за вами! - заключил Марфин, уже расшаркиваясь перед барышнями и целуя ручку у той и у другой.

Приехав в свой нумер в гостиницу Архипова, он немедленно послал к губернскому предводителю нарочного с просьбой посетить его.

Крапчик, похуделый и какой-то позеленелый, скоро явился к Егору Егорычу и сразу же проговорил голосом, осипшим от желчной рвоты, которою он страдал перед тем все утро:

- Медлить нам нельзя-с!.. Все наши планы касательно ревизии разрушаются... Сенатор творит на каждом шагу беззакония!

- Я не могу прямо ехать в Петербург, я должен прежде заехать в Москву!.. - возразил ему, бормоча, Марфин.

Крапчика поразило и рассердило такое известие.

- По какой же, собственно, надобности вам так необходимо ехать в Москву? - спросил он.

- Я везу к кузине Рыжовой одну из дочерей ее, которая очень скучает об ней! - проговорил Егор Егорыч, потупляясь от сознания в душе, что он не полную правду говорит в этом случае.

- Кто же это скучает, - мать или дочь? - переспросил Крапчик, как бы не поняв того, что сказал Егор Егорыч.

- Дочь, но и мать, вероятно, скучает! - пояснил тот.

- Что ж матери скучать! - возразил с недовольным смехом Крапчик. - Она не одна в Москву поехала, а с старшей своей дочерью.

- Да! - подтвердил Егор Егорыч. - И Людмила, говорят, сильно больна.

- Не думаю, чтоб очень сильно! - протянул Крапчик, кажется, начавший уже догадываться, зачем Егор Егорыч скачет в Москву, а не прямо едет в Петербург, и решивший за то преподнесть ему нечто не совсем приятное. - Тут много по поводу их отъезда рассказывают...

- Что такое?.. Что именно? - воскликнул Марфин.

- Разная болтовня идет, и этакая неприятная и обидная!

- Какая же?.. Говорите! - начал уж приставать Марфин. - Мне вы должны сказать и не можете утаивать от меня, - я единственный защитник и заступник за этих девушек.

- Извольте, я вам скажу, хотя за достоверность этих слухов нисколько не ручаюсь, - за что купил, за то и продаю.

- Ну-с! - торопил его Марфин.

- Говорят, во-первых, что Людмила Николаевна без ума влюблена в племянника вашего, Ченцова.

Егор Егорыч прижался поплотнее к спинке своего кресла.

- Потом, что будто бы... - начал Крапчик уже с перерывами, - они все вместе даже уехали в Москву вследствие того, что... Людмиле Николаевне угрожает опасность сделаться матерью.

О последнем обстоятельстве Крапчик черт знает от кого и узнал, но только узнал, а не выдумал.

Егор Егорыч вспыхнул в лице и вскочил.

- Вы врете!.. Лжете! - крикнул он, обращаясь почти с кулаками к Крапчику.

- Я никак не вру, потому что с того и начал, что не утверждаю, правда это или нет! - возразил тот спокойно. - И потом, как же мне прикажете поступать? Сами вы требуете, чтобы я передал вам то, что слышал, и когда я исполнил ваше желание, - вы на меня же кидаетесь!

- Но вы понимаете ли, что говорить такие вещи о девушке значит позорить, убивать ее, и я не позволю того никому и всем рот зажму! продолжал кричать Егор Егорыч.

- Нет-с, всем рот нельзя зажать! - не уступил Крапчик.

- Зажму, потому что если бы тут что-нибудь такое было, то это мне сказали бы и племянник и сама Людмила.

- Положим, что вам не сказали бы того, - заметил, усмехнувшись, Крапчик, как бы находивший какое-то наслаждение для себя мучить Егора Егорыча.

- Отчего не сказали бы? - проговорил тот запальчиво.

- Оттого что - я опять-таки передаю вам слухи, - что вы сами были неравнодушны к Людмиле Николаевне.

Егор Егорыч снова вспыхнул в лице. Отвергнуть свое увлечение Людмилою он, по своей правдивости, не мог, но и признаться в том ему как-то было совестно.

Впрочем, Егор Егорыч поспешил выкинуть из души этот ложный стыд.

- Да, был! - подтвердил он.

- Вот видите-с, дело какое! - подхватил не без ядовитости Крапчик. Вы, конечно, должны согласиться, что от вас было более, чем от кого-либо, все скрываемо.

- Но если от меня скрывали, то Людмила матери бы сказала!